Занятия в августе месяце шли своим чередом. Лекции чередовались с полевыми выходами, полевые выходы с нарядами. Раз в три дня приходилось нести внутреннюю службу. Как-то будучи уже пятикурсником, сидя в зале дипломного проектирования, я занялся не хитрым подсчетом, и выяснил, что за пять лет своего обучения курсант целый год нес службу в каком-нибудь наряде. Человек проводил год жизни в карауле в обнимку с автоматом, или стоя в казарме рядом с тумбочкой, а иногда местом службы была столовая, в наряде по которой вооружившись ножом приходилось сутки на пролет сражаться с тоннами картошки, сидя по колено в картофельных очистках и сырости овощерезки.
И кстати о столовой.
С незапамятных времен, так уж повелось в Русской Армии, что воинское подразделение само отвечало за приготовление пищи. В этом занятии был свой смысл. В мирное время экономились государственные силы и средства - не нужно было держать дополнительное тыловое подразделение. Ну и кроме того этот не хитрый способ позволял обеспечить контроль за продовольственным снабжением, что называется изнутри. Так как проворовавшийся интендант сильно рисковал нарваться на солдатский кулак в случае недостачи. А повар хоть и относился к солдатской элите, но ночевал-то в казарме и всегда мог на себе прочувствовать все прелести "темной". Вот эти мероприятия в старину и обеспечивали относительное качество приготовления пищи. У нас же продовольственное довольствие личного состава обеспечивалось согласно наставления и устава внутренней службы и как правило, полностью соответствовало пайковым суточным нормам питания военнослужащего. Эти нормы были в свое время разработаны еще при Союзе специальным институтом общественного питания. И худо-бедно их везде старались придерживаться. Тем более, что летом девяносто второго года на Украине продуктовых проблем в армии еще не было. Первые заметные признаки дефицита и отсутствия нормального снабжения стали проявляться только ближайшей осенью. А пока все еще было нормально.
Перед каждым нарядом, у нас, как и было положено, устраивали медицинский осмотр, который носил в основном поверхностный характер, после проведения, которого можно было приступать к службе. Повара в училище тогда были гражданские из числа вольнонаемных женщин и все как на подбор дородные, здоровые, крепкие, тетки необъятных размеров, которые годились нам в матери. Для меня всегда было загадкой, почему большинство поварих выглядят именно так. И вот только в офицерской столовой в должности официанток было две молоденькие девчушки близняшки, примерно нашего возраста. Они порхали с посудой по обеденному залу под восторженные взгляды голодных курсантов. И вот общение с ними было тем призом, который получал дежурный по офицерскому залу. Помнится, Пятрух стремился попасть туда всеми правдами и не правдами и иногда ему это удавалось. При виде этих двух молодых особ Вадик обычно своеобразно принюхивался к своей нижней губе щёлкал пальцами у себя на руках, вытирал руки о мундир и направлялся в направлении девушек вести светскую беседу. Потом лёжа в бараке он обычно любил смаковать моменты своих бесед.
На абитуре и КМБ, приёмы пищи курсантов проходили на свежем воздухе за одним столом под большим навесом, в отличии от офицеров которые кушали в обеденном зале столовой. В этих частях столовой управлялись так называемые зальные уборщики, обязанности, которые довольно точно характеризует их название. Кроме того, были варочные, эти люди помогали поварихам в варочном цеху, они были почти элитой, так как сердобольные тетушки иногда могли поджарить им не много картошки. И наконец элита наряда по столовой- хлеборезы. Хлеб и сливочное масло курсанты, как правило, сами не резали и рафинированный сахар не делили, а только помогали это делать специальному сотруднику дежурной смены. При этом люди, попавшие в наряд на хлеборезку, обычно не сильно уставали, да и всегда могли перекусить курсантским бисквитом. Это такой двойной бутерброд из черного и белого хлеба со сливочным маслом и сахаром, к которому иногда добавлялось отварное куриное яичко. И, наконец, тяговая сила всякого кухонного наряда - его рабы: посудомойка с овощерезкой. Попавшие туда выполняли самую грязную работу и уходили спать самыми последними. Не знаю почему, но посудомойку в училище курсанты между собой именовали дискотекой, наверное потому, что мытьё тарелок чем-то напоминало движения танцевального диджея тех лет, который крутил грампластинки на дискотеках. Из-за постоянной беготни и характерной пляски у ванн это место в столовом наряде получило название – «дискотека». За смену приходилось перемывать горы грязной посуды, количество которой иногда переваливало за шесть тысяч предметов за смену и у тебя над душой постоянно стояли то дежурный со старшиной, то тетка старший повар, или начальник столовой с дежурным врачом. Посуда была жирной и грязной, вода часто бывала холодной, а моющих средств обычно не хватало. Качество работы редко кому-то нравилось. Выматывающее было занятие. А виною тому был комбинированный жир. Этот жир представлял собой пищевые сорта гидрожиров (саломасов) с добавлением животных жиров, растительных масел и других компонентов, эдакая белая полупрозрачная масса, которая переходила в жидкую консистенцию только в сильно разогретом состоянии, а попадая в твёрдом виде в курсантский рот даже не могла там толком растаять, температуры тела знаете ли не всегда хватало. Вот этот жир и был основной головной болью всякого посудомойщика.
Работа в овощном цеху тоже была не легче. Частенько вчетвером за ночь вручную приходилось перечистить не одну тонну картошки. В казарму-барак после этой работы обычно возвращались далеко за полночь. И уставшие падали на свои койки. А утром за час до подъема снова нужно было вставать и идти на работу в столовую. Помните, как в утренней туманной дымке дубового леса Сокольников здоровенный детина старшина выгонял из барака строиться наряд по столовой? А пацаны, замершие и еще теплые от короткого, но глубокого сна, зевая жмутся к друг другу в утренней прохладе как цыплята. Вспомнили. Так вот это, то самое чувство, когда сладкие, нежные и согревающие объятия Морфея сменяются прохладой реальности. Помню, что, просыпаясь, тогда, я часто ловил себя на мысли о том, что я уже не дома. Хотя во сне ощущение своего присутствия в другом месте было более чем реально. Тогда мне часто снился дом, снилась моя первая школьная подружка. И эта не реальная реальность грубо прерывалась командой: "Подъем!". Ну, а дальше, все как обычно, снова была посуда, картошка, объедки, крики старшины, курсового офицера, дородных теток и вечно не довольная физиономия начальника столовой.