2.9. Расслабон
В середине второго курса, ближе к концу третьего семестра у нас на наступил всеобщий расслабон. Не в коем случае не подумайте, что всё это случилось с молчаливого попустительства курсового начальства. Вовсе нет. Мерцалову на тот момент удалось вывести наш курс на первое место среди одноимённых и благодаря этому обстоятельству немного раньше срока получить очередное воинское звание майора. Так уж повелось, что воинские звания офицерам в военных училищах присваиваются на ранг выше чем в войсках. По сути учебный курс – это рота, а в роте ротный командир - носит звание капитана, не выше. Майор – это как минимум уровень командира группы, дивизиона или батальона, а в училище – категория начальника курса. Так что, будь у нас всё так плохо не дали Альбертовичу «быстрого майора».
Причиной наступившего у нас расслабона было другое обстоятельство. Всё дело в том, что когда вы долго выполняете одну и ту же работу, то со временем приходит понимание происходящих во круг вас процессов. Иными словами, вы учитесь и приспосабливаетесь, адаптируясь к окружающей вас действительности, которая в конечном итоге, хотите вы того или нет, медленно, но верно, начинает формировать и определять ваше сознание. И в конечном итоге уровень ваших знаний, умений и психологической устойчивости достигает пика, и вот вы уже можете подняться наследующую ступень своего развития. В войсках этот процесс именуется просто – «дедовщина», которая порою носит ярко выраженный полукриминальный характер, и в правовой системе многих стран мира описывается термином «неуставные (антиуставные) взаимоотношения». Хотя этот термин более присущ постсоветскому пространству. Так вот в войсках солдат приходя к пониманию службы становится «черпаком», а потом и «дедом», во времени этот процесс как раз находится где-то между годом и полутора годами службы. И тут стоить напомнить, что всё это имеет отношение к двухгодичному периоду срочной службы. А что же у солдата бывает потом? Потом у него наступает «дембель» - то есть увольнение из армии в запас. Следующей ступени развития и роста у солдата срочной службы просто нет. По сути, бойцу не к чему более стремиться. И приобретённые им знания и умения просто не успевают закрепится и выливаются в банальное отлынивание от службы. Всё! Боец тянущий лямку срочной службы психологически подняться выше уже не в состоянии, потому, что он не хочет служить, а хочет домой. Ему не интересно. Ну а дальше уже начинают действовать социально-экономические, биологические, расовые, национальные, исторические, земляческие, культурные, криминальные и прочие факторы возникновения дедовщины в армии. Поэтому не стоит путать курсантский расслабон с армейской дедовщиной, которой у курсантов просто нет.
У курсанта всё иначе. У него ещё есть стимул служебного роста и желание учиться дальше. К тому же, средне статистический курсант, как правило умнее среднестатистического солдата срочной службы. А понимание того, что каждый курсант мечтает стать генералом, а капитан майором, приходит значительно позже, как раз с капитанскими погонами. Поэтому третий семестр обучения и есть как раз то время, когда курсант чётко представляет, что ему нужно и что от него хотят другие. В это период он уже знает, где нужно под напрячься, а где расслабиться.
В общем наша социализация в армейском обществе прошла. И началось утверждение друг перед другом с молчаливого согласия и попустительства сержантов «сапог» и Ковбасюка. Понятно, что не было никакого смысла заставлять кого-то выполнять за собой свою работу. Всё-таки все были одногодки и очередность в нарядах и работах жёстко соблюдалась и контролировалась. Каждый должен был отстоять в месяц два выходных дня в наряде по курсу или в столовой, и каждый должен был сходить в наряд в сокольники или в гарнизонный патруль с караулом. За служебной нагрузкой курсовое звено следило чётко. И если бы Ковбасюк, попробовал устроить нечто похожее, ему бы просто не позволили этого сделать курсовые, или такие сержанты как Дикусар с Осиевским, а могли и просто дать в морду обычные курсанты. Поэтому расслабон вылился у нас на курсе в ночной просмотр телеканалов и казарменные пьянки. В начале девяностых по Харьковскому телевещанию в ночное время активно крутили фильмы и передачи для взрослых. Жёсткой порнухи конечно не было, но голого женского тела хватало, - вот на него и глазели после отбоя или смотрели какой-нибудь боевик. Очередной дневальный в это время обычно плотно прилегал ухом ко входной двери казармы и слушал не подымается ли по лестнице дежурный офицер. В те годы курсовое звено ещё не оставалось ночевать в казарме, да и суточный наряд как-то справлялся со своими обязанностями без усиления и лишнего контроля.
А вот на выпивке стоит остановиться отдельно. До поросячьего визга и обезьяньего буйства у нас конечно не напивались, хотя, что греха таить, бывало, что блевали с непривычки. Ближе к концу осени стали отмечать в каптёрке сначала дни рождения, а потом и дни выдачи денежного довольствия. Платили тогда уже плохо, да и галопирующая в стране инфляция не давала покоя, потому более чем на дешёвую водку да спирт «Рояль» денег всё равно не хватало. Закуска бралась обычно из столовой с ужина или из родительской продуктовой передачи. На втором курсе Мерцалов, в качестве стимула за отличную учёбу начал отпускать в суточные увольнения Харьковских, с продовольственного довольствия их обычно никто не снимал, поэтому закуска в ночь с субботы на воскресенье обычно оставалась. Гуляли всегда тихо плотно завесив окна каптёрки одеялом и приглушив освещение. Дело в том, что на против наших окон была лестница «высотки» - общаги старших курсов пятого и седьмого факультетов университета и оттуда, если не выполнить требования светомаскировки, любой желающий мог увидеть организованный в каптёрке ночной банкет. Мерцалов частенько практиковал этот нехитрый ход, когда понял, что с курсом начало происходить, что-то не ладное, благо что жил он в ДОСе через дорогу. Поэтому мои однокурсники, выпив, обычно к часам двенадцати ночи, мирно расползались по койкам, где и дрыхли до утра. Но неприятные недоразумения всё-таки случались. Как-то Женька Ухватов, изрядно поднабравшись лишнего, влез на второй ярус кровати и блеванул. Я как раз в это время спал под ним и был разбужен его вознёй. Я едва успел увернуться и убрать постельные принадлежности в сторону от зловонных потоков содержимого его желудка. Остаток ночи пришлось провести в другом месте – на кровати кого-то из курсантов, стоящих в наряде по Сокольникам.
Как-то, после очередного возлияния на утреннем осмотре появился наш курсовой офицер - старший лейтенант Ильин. Построив курс в две шеренги и развернув лицом друг к другу Ильин, заложив руки за спину, быстро прошёл сквозь строй от начала и до конца. Пройдя всю третью группу, старший лейтенант повернулся лицом к строю, хитро ухмыльнулся, показав фиксу, и подал команду:
- Старший сержант Ковбасюк! Ко мне! – и задал вопрос подоспевшему заму курсового старшины, - Почему в казарме так не с терпимо воняет чесноком? Откуда этот перегар? - Вчера вечером сало ели, товарищ старший лейтенант, - виновато пряча красные с перепоя глаза ответил Ковбасюк.
Ильин в ответ только недоверчиво улыбнувшись, ответил:
- После поговорим…
И таки да, после этого случая ночные употребления спиртного на какое-то время прекратились, чтобы потом продолжится снова, но уже с избранными. Следующим элементом расслабления стала утренняя физическая зарядка. Кто-то из наших узнал, что в «С» образом доме № 5, который стоял рядом с парком Горького и училищем на въезде Тринклера, есть подвал. Подвал был пуст и запирался на китайский замок, к которому было легко подобрать ключ. Ключ быстро нашли. И стали прятаться в подвале от утренние физической зарядки, когда было особенно холодно или сыро. Так продолжалось довольно долго, пока заступивший дежурным по училищу полковник Кузнецов заметил подвох. Он последовал за курсом. Вошёл в подвал. Там было темно. А в кромешной тьме лишь слышалось чьё-то дыхание. Подслеповатый полковник чиркнул кресалом зажигалки и в слабом свете пляшущего на сквозняке пламени из тьмы появилась физиономия Лёхи Рыбкина. Лёха не растерялся, набрал в лёгкие воздух и задул пламя. А следом из подвала на свет ломанулась толпа курсантов, едва не затоптав преподавателя своей же профильной кафедры.
Я уже точно не помню, узнал ли тогда во тьме подвала Кузнецов Рыбкина, но после этой истории в подвале на входе в него появились железные двери с нормальным крепким замком.