1.4. Медкомиссия
Утром после завтрака нас ждал поход в санитарную часть училища для прохождения медицинской комиссии.
Нас построили, вывели в город. Там возле проходной Харьковского Авиационного Завода мы погрузились на трамвай. Ехать было не далеко, и кондуктор, судя по всему, считая нас курсантами денег за проезд брать с нас не стал.
Санитарная часть училища помещалась в новом четырехэтажном флигеле, который являлся частью более крупного двенадцатиэтажного учебного корпуса, находящегося на территории казарменного городка училища. Комплекс зданий занимал небольшой городской квартал, зажатый в треугольнике между центральным городским парком культуры и отдыха имени Горького и улицами Динамовской и Тринклера. К учебному корпусу с двух сторон примыкали казармы, одна из которых плавно переходила в курсантский клуб с бывшей столовой, а другая своим торцом упиралась в недостроенную громадную высотку будущего учебного корпуса первого факультета. По задумке авторов проекта внутри здания должен были разместить в полную высоту учебный макет шахтно пусковой ракетной установки, вместе с командным пунктом. Городок представлял собой треугольник, стоящий на небольшом холме, окруженный учебными корпусами и домами офицерского состава. Он имел три КПП, одно выходило на ул. Динамовскую, но им не пользовались, так как его заменила длинная паттерна ведущая с плаца вниз к столовой. Другое КПП было рядом с санитарной частью под высотным общежитием первого факультета, оно считалось внутренним, им пользовались при движении между занятиями. И наконец третье КПП, расположенное между клубом и жилым домом выходило на окраину парка имени Горького, через него мы вошли в училище. В сытые Советские времена до конца восьмидесятых годов, дороги, разделяющие четыре рядом стоящих училищных квартала, были перекрыты забором с воротами и благодаря этому комплекс зданий училища образовывал единую структуру. Но потом, для удобства горожан улицы были открыты для свободного движения людей и транспорта.
Перекрывали их только утром при следовании курсантов с развода на занятия. Местные водители харьковчане об этом прекрасно знали и поэтому в утренние часы старались не ездить в этот район.
Возле санитарной части уже крутились абитуриенты с какого-то факультета. Медкомиссия шла полным ходом. Пацаны метались по плацу со стеклянными майонезными баночками в руках – в таких когда-то выпускал свою продукцию под маркой «Провансаль» Чугуевский завод продовольственных товаров. Ни офицера, ни прапорщика рядом с пацанами не было. Дверь санчасти распахнулось, и на пороге появился какой-то капитан. Он окинул взглядом открывшуюся ему картину. И гаркнув, подал команду:
- Третий факультет! Справа от меня в две шеренги становись! Первая шеренга, два шага в перед! Шагом, марш! К сдаче анализов приступить!
Ситуация была спасена вовремя принятым командирским решением. И вопрос анализами решился сам с собой. Благо, что, когда у нас дошел ход до их сдачи, туалет в санитарной части открыли. Кстати о санчасти, внутри она выглядела как весьма приличная и по тем временам неплохо оборудованная поликлиника, по крайней мере, нечто подобное я видел у себя только в областных больницах. Единственное чем поликлиника и санчасть походили на нашу поселковую больницу, это запах. В санчасти еще чувствовалась сила и мощь медицинской службы Советской Армии.
Сдав анализы, и ожидая свою очередь к другим врачам, мы вышли на улицу и расположились в курилке, которая была рядом с санчастью. Все с интересом рассматривали четырехэтажную казарму, в которой многим из нас предстояло прожить два года. В это время прозвенел звонок и на улицу из учебного корпуса вывалили курсанты. Большинство из них, быстро построившись, отправились дальше на занятия. А кто-то просто вышел отдышаться на воздух из душной аудитории. В нашу сторону, улыбаясь, с видом бывалого служаки, направился худощавый очкарик в грязной и затасканной афганке, с задницей черной от сапожной ваксы. Когда я посмотрел на него, то у меня сложилось впечатление, что курсант натирал гуталином не только свои стоптанные сапоги - развалюхи, но и зачем-то делал тоже самое с собственными штанами. Как потом мне объяснили старшекурсники, это был типичный "слон" - курсант первогодка, а по сути, просто неряшливый и дурно пахнущий кислым солдатским потом молодой человек. А его штаны стали такими от того, что он приседал на корточки и таким образом вытирал штанами голенища своих сапог. Служивый подошел к нам и со вздохом уставшего от жизни человека присел на свой непомерно огромных размеров дипломат. В свое время были такие пластиковые чемоданы удобные для переноски документов и книг. Судя по всему, дипломат курсанта был довольно тяжел и таил в своих недрах кроме учебников и конспектов массу всякого хлама, который слоны обычно таскают с собой по всюду. Очкарик, щуря на солнце с свозь очки свои маленькие глазки, придирчиво окинул нас взглядом, и спросил:
- Абитура, есть закурить?
Пятрух, протянул ему открытую пачку с сигаретами. Слон, сладко облизнувшись вытащил из нее три штуки, две сигареты он тут же спрятал себе в карман, и зажав между пальцами третью вопросительно провел по нам своим взглядом. Ему дали прикурить. Он сладко затянувшись выпустил изо рта дым колечком и спросил, обращаясь ко всем сразу:
- Какой факультет?
- Четвертый, - ответили ему. Слон продолжил глубоко, затягиваясь сигареткой:
- Понятно, батаны, - сказал он презрительно, а потом, как бы между прочим добавил. - Не ссыте пацаны, на медкомиссии, если все в порядке, обычно никого не валят.
- Учиться тут тяжело? - спросил его я. На что, слон, презрительно смерив меня взглядом ответил:
- Ты с начала поступи, - потом, смачно сплюнув, обратившись ко всем резюмировал: - Проучитесь с мое узнаете. Кто-то спросил его, с какого он факультета, на что очкарик важно ответил:
- Я, пацаны, не из Крыловки, я из Академии радиоэлектроники войск ПВО имени Говорова.
В это время, к нам незаметно смешавшись с толпой, подошел Мерцалов и в этот момент прозвенел звонок. Завидев приблизившегося к нему офицера, курсант вскочил, выбросил обсмоктанную сигарету и одернув на себе длинную и не по размеру большую куртку, козырнув, понесся на занятия.
Наш начальник, улыбнувшись этой картине - он все видел и слышал, произнес:
- В канаве лежит курсант ПВО, но он не убит - за..ли его, - и когда всеобщий хохот затих, продолжил: - С прошлого года в Академию имени Маршала Советского Союза Говорова, стали набирать курсантов. Это грязное недоразумение как раз оттуда. У них в академии нет общеобразовательных кафедр, поэтому курсанты ходят к нам на занятия. Это сброд, а не курсанты академического ВВУЗа.
Потом я служил с этим очкариком в Померках и звали его прапорщик Погорелов. Училище, а точнее академию он так и не закончил. Дело, из-за которого его выгнали, было тёмным, да и в его обстоятельства, если честно, я не вдавался. Хотя и любил припомнить Толику Погорелову эту забавную историю.
С приходом Мерцалова процесс заметно ускорился. Медкомиссия шла как обычно, ничего нового в этом деле до сих пор не придумано. В армию добровольно идут, как правило, здоровые молодые люди, поэтому их проверка обычно сводится к обычному профилактическому осмотру, набираемого личного состава. С особым пристрастием, как правило, врачи проверяют лишь будущих летчиков, подводников и десантников, на остальных же смотрят сквозь пальцы, обращая внимание только на явные отклонения и аномалии. Так было и у нас. По поликлинике носились толпы парней в одних трусах, которые требовалось приспускать на осмотре у хирурга и дерматолога. И с дерматологом вышел забавный казус: врач, осматривая кого-то из курсантов отдал команду:
- Приспусти трусы и покажи головку.
Абитуриент спустил семейные труселя и нагнулся к доктору головою вперёд. Врач улыбнулся и спокойно продолжил:
- Не ту головку, а ту, что на члене.
Пацан смущаясь взял в руки своё хозяйство и оттянул крайнюю плоть обнажив головку. Врач удовлетворительно кивнул, и сказал :
- Хорошо, здоров. Одевайся.
Внимательно нас осматривал только окулист, стоматолог и врач со сложным названием отоларинголог - в простонародье ухо-горло-нос. Остальные врачи задавали только один вопрос - " Жалобы есть?", и получив отрицательный ответ, делали запись - "Годен". В то время на зрение я не жаловался, и с нужной дистанции видел всю проверочную таблицу Сивцева – это та самая табличка с буквами и значками в виде неполных кружков, которую наверняка каждый видел в кабинете врача окулиста. Кариеса у меня не было вовсе, чем я изрядно удивил тамошних стамотологов. А вот мой нос оставлял желать лучшего. Дело в том, что внутри он был настолько сильно деформирован, что я далеко не всегда мог им спокойно дышать, поэтому мне часто приходилось глотать воздух ртом отчего моя нижняя челюсть в процессе роста оказалась подана в перед, образуя заметный и не правильный нижний прикус. Во многих родах войск это существенное ограничение, которое может закрыть доступ в училище. Со мной так и вышло. Мой физический недостаток оказался настолько заметен, что немедленно привлек к себе внимание врачей. К тому же я при своем росте в сто восемьдесят два сантиметра едва проходил по нижней весовой планке. И если бы в тот день кроме мочи на анализ требовалось сдать еще что нибудь, то очень возможно, что меня записали бы в дистрофики, отправив назад домой. Для принятия решения по моей скромной персоне вызвали начмеда. Тот внимательно осмотрел меня и задал один вопрос:
- Учиться у нас очень хочешь?
- Так точно товарищ полковник, - доложил ему я.
- Молодец, - ответил начмед, и углубился в изучение моей медицинской карты осмотра абитуриента. Внимательно все прочитав он сказал. - Здесь какая-то ошибка. У него с таким носом, не может быть такого объёма легких. Вы внимательно проводили антропометрию? - обратился он к терапевту, и не дожидаясь ответа, предложил мне выдохнуть в спирометр.
Я выдохнул, прибор показал приличный литраж. Главврач посмотрел на меня и спросил:
- Бегом занимался?
- Так точно.
- Молодец. «Продолжай и дальше в том же духе», - сказал он мне, при этом делая в моей карточке запись "Годен". В общем и целом, комиссия прошла довольно лояльно, у нас на факультете ее прошли все, и только двоим, были рекомендованы очки. Все-таки, врачи тогда еще оставались врачами и подавляющее большинство из них еще помнило Присягу врача Советского Союза и в месте с ней основной врачебный постулат - "не навреди". Вот и не вредили своими придирками к здоровью будущих курсантов. А может быть, просто сказалось общее отсутствие конкурса в училище.